Духовный опыт жизни

Как я сказал в предыдущей публикации этого цикла статей: «Надо заметить, что в наше время эта сила Божия, т.е. благодать действует в немощи человеческой еще задолго до его христианства. О чем, если Богу будет угодно, скажу в следующей публикации». Попробую раскрыть этот тезис на духовном опыте своей жизни.
Еще в раннем детстве, лет с 3-4, мне долгое время часто снился один и тот же страшный сон. В то время мы жили в коммунальной квартире, в коей был длинный и темный г-образный (выходящий прямо на комнату наших соседей) коридор, которого я, как ребенок, очень боялся. И вот мне часто снилось, что я иду по этому коридору, однако мне не страшно, а, наоборот, радостно. Поскольку в конце этого пути открыта дверь в комнату соседей. А там во всю идет пир, играет громкая музыка, слышны веселые голоса и, главное, светится яркий свет, освещающий и этот темный коридор!
Но вот неожиданно дверь туда перед самым моим носом кто-то резко закрывает, буквально, захлопывает. Из-за чего свет и все звуки полностью исчезают, и меня охватывает плотная, буквально осязаемая тьма, а в сердце проникает леденящий душу ужас. Я начинаю сжиматься, постепенно превращаясь в маленькую, ничтожную точку и от этого кошмара… просыпаюсь.
Смысл этого сна я понял значительно позже, уже пребывая и христианстве, в православии, но окончательное его значение дошло до меня лишь сейчас, во время работы над данным материалом. И действительно, я ведь по хорошему обычаю того времени был крещен в младенчестве, и Таинство Крещения открыло мне дверь в Царство Небесное. Символом чего и была открытая в комнату соседей дверь; пир там был символом брачного пира Агнца (ср.Откр.21: 2.9; Мф.22: 1-2); а радость пирующих, передающаяся мне, – это та радость, которая есть плод Духа Святого (Гал.5: 22). Наконец, тамошний свет, освещающий и темный коридор, по которому я иду (т.е. мой жизненный путь) – это благодать Божия, ибо она часто является в виде света; это тот свет, который «во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1: 5), — т.е. в данном случае меня.
Но по плохому обычаю того времени мои родители, как плотские, так и духовные (т.е. крестные, которые особенно обязаны воспитывать крестника в православно-христианском благочестии) после моего крещения надолго забыли дорогу в храм Божий, не приводя туда и меня. Что и символизирует закрытие двери, а «кто-то» ее закрывшие для меня – это, таким образом, мои духовные и плотские родители. Тьма, меня после этого охватившая, – это образ тьмы внешней, в которую был ввержен пришедший на брачный пир без брачной одежды (Мф.22: 11-13), т.е. я, поскольку такая одежда преимущественно дается чрез принятие свв.Таинств Церкви. Чего я был лишен по чужой злой воле: отсюда и ужас духовный вместо радости Святого Духа!
Но самое интересное, то, что я понял только сейчас, – это сжатие в малую, ничтожную точку. Что, очевидно, символизирует мое собственное ничтожество, полную мою немощь в деле спасения, если пытаться совершать ее без благодати Духа Святого! О чем и сказал Господь: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19: 25.26)».
Второй раз я ощутил этот леденящий душу ужас значительно позже, когда мне было лет десять или около того. Ведь мои родители тогда пребывали в неверии, близком в атеизму, научая этому и меня. Этому же меня учили и в школе, и вообще в миру. Вовсю тщались доказать, «что попы обманывают народ; что никакого рая и Царства Небесного нет; что нет и никакой загробной жизни: умер, похоронили и все — конец…».
И вот однажды утром, проснувшись в воскресный весенний день и еще лежа в кровати, я вдруг отчетливо понял, что (согласно атеистическому учению, в которое я тогда веровал) когда-то я обязательно умру, и меня уже никогда не будет! Так же будут проходить другие весенние дни, будет ярко светить солнце, зеленеть трава, а меня совсем, совсем не будет, — причем это абсолютно неминуемо и это навсегда!!! И вот тогда мне стало так же страшно, как в том сне. И я почувствовал свое жалкое ничтожество перед неминуемой и, казавшейся непобедимой, смертью, почувствовал абсолютную невозможность собственного спасения от нее.
И что же?! Вот эта самая невозможность собственного спасения заставила меня искать, как я сейчас понимаю, помощи Божий. Но тогда я этого последнего не понимал и просто искал*: сначала, еще в детстве, когда представилась необходимость избрать между добром и злом, избрал добро. Затем отказался от добра, пропагандируемого тогдашними властями, т.е. отказался от коммунистических идеалов, включая и «Моральный кодекс строителя коммунизма». Стал советским диссидентом, но и оттуда ушел, поняв ложь этого антисоветского движения. И, наконец, стал христианином, точнее, как блудный сын вернулся в христианство.
Интересно и то, как произошло последнее. Когда я еще был в диссидентстве и читал антисоветскую литературу, то мне в руки попало сочинение Николая Бердяева «Миросозерцание Достоевского», кое мне весьма понравилось. Поскольку же Бердяев, естественно, все время ссылался на Ф.М.Достоевского, то и я прочитал основные книги этого великого русского писателя и философа.
Но тот, в свою очередь, постоянно ссылается на Евангелие. Поэтому я приобрел Священное Писание Нового Завета и стал его читать. И вот тогда-то мою душу впервые после долгого перерыва осветил, просветил и освятил благодатный свет, который освящает ее и доныне, и, верю, и надеюсь, не погаснет в ней ни в этой жизни, ни в будущей. Так я стал христианином.
Но став последним, я еще не был членом Церкви, а верил, так сказать, в уме. Кроме того, как неофит я, естественно (как это описано в предыдущих публикациях), пытался спастись чрез исполнение закона, который понимал крайне примитивно. Не зная того, что «делами закона не оправдается никакая плоть» (Гал.2: 16), и что закон лишь «был для нас детоводителем ко Христу» (Гал.3: 24), я на этом своем ложном пути ко спасению часто падал.
Что, соответственно, вызывало сатанинские прилоги с целью вакцинации меня против христианства, как это также было описано в предыдущих публикациях. «Раз спасение чрез закон (т.е. своими силами) невозможно, то оно, якобы, невозможно вообще», — после каждого грехопадения пытался внушить мне враг. Но я, временами отпадая от Христа, затем снова к Нему возвращался – слишком силен был тот евангельский свет, который мне некогда открылся, и вражина победить его не смог, я все равно и понимал, и чувствовал, что Истина в этом свете. Поэтому из-за взаимодействия этих двух сил (благодати и бесовского поспешения) не отпал окончательно от Бога, но лишь очень и очень долго покрутился в той «машине», которая описана в одноименной статье.
Но понимание своей немощности в деле спасения снова заставила меня искать. Так я из Св.Писания понял, что для спасения души надо быть членом Церкви. Некоторое время разнюхав чем пахнут разные секты (их дух у меня почему-то постоянно ассоциировал с запахом клизмы), я пришел, точнее, вернулся в Русскую Православную Церковь, осенью 1975 года исповедавшись и причастившись в храме св.Успенского монастыря Одессы.
Но и это не решило проблему моего законничества, т.е. попытки спастись чрез закон. Что опять же стимулировало мою немощность в деле спасения. А это снова заставило меня искать путь, который вначале выглядел почти географическим – в виде путешествия из Одессы в Москву, где была гораздо большая, чем в нашем городе, но подобная нашей община молодых православных христиан.
Там я остановился в семье, принявшего меня по братски, православного еврея Александра Геронимуса (впоследствии, священника и богослова РПЦ), ныне покойного (+2007 г.). А с ним на следующий же день мы отправились в св.Троице-Сергиеву лавру, где я впервые приложился к мощам преподобного Сергия Радонежского. Из Москвы я потом привез целый чемодан духовной литературы, которая на нашем духовном «безрыбье» было настоящей «манной небесной». Ведь это был застойно-атеистический 1977 год, когда мало-мальски православную книжицу днем с огнем нельзя было сыскать!
Но для меня главный итог сей поездки был, как сейчас понимаю, не в этом. А в том, что из-за своего паломничества в лавру преп.Сергия я обрел его помощь на всю жизнь. Вскорости после этой поездки, она была летом 77-го, а уже осенью того же года в нашем Одесском кафедральном соборе появилась вакансия алтарника, которая мне, как понимаю, по молитвам преподобного и досталась. С этого момента началась моя церковная, так сказать, «карьера».
Следующий духовный шаг внешне был уже в рамках этой последней, и состоял он в поступлении в духовную семинарию. Но врагу-диаволу сие, по-видимому, очень не понравилось, и он постарался отклонить меня от этого шага. Первый раз ему это удалось достаточно легко, «запудрив» мне мозги. Летом 78-го года хотя у меня и была возможность поступать в ОДС, но, по внушению врага, считая себя неготовым к экзаменам, я по собственной глупой воле тогда даже не подал туда свои соответствующие документы, а потом целый год очень сожалея об этом.
Поэтому в 79-м я твердо решил поступать в семинарию. Теперь так легко, как в прошлый раз, отвести меня от этого намерения бесу не удалось, поэтому в ход пошла диавольская, так сказать, «тяжелая артиллерия». Вражина ввел меня в прелесть в том самом что ни есть самом настоящем аскетическом смысле. Он сыграл на моем вышеупомянутом законничестве, из-за которого я по своей духовной немощности никак не мог понять, какие же добрые дела действительно являются добрыми, т.е. угодными Богу и спасающими.
Так вот, перед самыми экзаменами в ОДС, враг внушил мне, что, якобы, «любое мое дело является добрым лишь потому, что делаю его я-Я-Я» !!! Что, конечно, является прерогативой одного лишь Бога, а в моем случае было признаком духовно-бесовской прелести и началом психического расстройства. Понятно и то, что вражина делал этой с целью не дать мне поступить в семинарию.
Вскоре и вполне конкретный случай для этого подвернулся. Я продолжал работать в епархиальном управлении, кое было расположено на территории вышеупомянутого св.Успенского монастыря, к главным вратам которого вел продолговатый переулок. И вот тогда однажды, войдя в последний, я, одержимый прелестным духом злобы, поэтому сам раздраженный и злой, увидал вдалеке некоего архимандрита, который, как я понял потом, довольно добродушно и приветливо улыбался мне издалека.
Но злой дух внушал мне: «Смотри! Он смеется над тобой, подойди к нему и дай ему за это в морду»! Послушный сему пагубному внушению, я ускорил шаг, готовясь к рукоприкладству. Не знал я тогда, что длина этого переулка в этот момент измеряла время моей жизни (как духовной, так и телесной), которая висела на волоске. Ведь осуществи я это свое злое намерение, то о какой-то мало-мальски церковной карьере можно было забыть навсегда, а это, в свою очередь, означало конец моей духовной и, вероятно, телесной жизни, которую я, скорее всего, окончил бы в какой-то психиатрической лечебнице.
Но когда я ускоренным шагом шел к этому печальному концу, совсем другой голос (наверняка моего Ангела-Хранителя) почти явственно сказал мне: «Слушай, Георгий! Морду ты кому хочешь всегда набить успеешь. А вот ты сначала поступи в семинарию, попробуй, что выйдет, а уже потом будешь решать, бить чьи-то морды или нет». Мне эта очень правильная мысль чрезвычайно понравилась, и, отложив свое пагубное намерение, я как-то даже несколько подобострастно подбежал к архимандриту, сложив руки: «Благословите, отче»! Он меня благожелательно благословил, и на этом инцидент был исчерпал. И не только, поскольку этот инцидент послужил для меня и прецедентом на будущее. Повинуясь все той же здравой мысли Ангела-Хранителя, больше на такие прилоги бесовские я вплоть до поступления в семинарию не клевал, отчего и поступил в нее. Вот уж точно: «Отриновен превратихся пасти, и Господь прият мя» (Пс.117: 13)!
Поступив же в семинарию я впервые в жизни вырвался из атеистического окружения и попал в христианскую общину. Это оказало на меня такое ошеломляющее впечатление, что прелесть прошла. Особенно впечатлил меня первый день занятий. Преподаватели, по-видимому, получившие соответствующую накачку на педсовету, все три пары ругали нас, какие мы плохие: не молимся, не постимся, не ходим в церковь и т.д., а мне это казалось сладчайшей музыкой! Ведь меня до этого в моем атеистическом окружении (особенно родители в семье) все время ругали за то, что я молюсь, пощусь, хожу в церковь и т.д.
В общем невероятно потрясающий эффект от этой перемены был таков, что, как уже было сказано, моя прелесть прошла сама собой. Что крайне удивительно, если вспомнить, какие громадные усилия прилагали святые отцы (к примеру, Киево-Печерские преподобные Антоний и Феодосий), чтобы вывести из прелести монахом, падших в нее!
Отвлекусь немного в сторону и добавлю еще один штрих к этой истории, подтверждающий все вышесказанное. Был в нашем окружении верующих молодых людей один неплохой парень по имени Андрей. Мы с ним довольно часто встречались, и, уже обучаясь в ОДС, я предложил ему также поступать туда, и думаю, что он туда бы поступил.
Но тот после совета со своим духовником-игуменом решительно отказался от этого. Через некоторое время у него началось психическое расстройство, по-видимому, вызванное впадением в прелесть. Так он постоянно шел в монастырь и зачем-то, невменяемый стоял там у кельи своего духовника. Родители прятали его одежду, но он в одной пижаме и накинутом на нее плаще, в домашних тапочках ночью снова и снова шел пешком через весь город в монастырь (около 12-15 километров), опять стоял там у кельи игумена, несмотря на то, что тот его прогонял и даже обливал водой. Я как-то видел его в таком виде: пижама, сверху плащ, облитый водой, тапочки… Не знаю, что с ним потом было, вылечился ли он, дай Бог; или сгинул в какой-то психушке, но очевидно, что, в отличие от меня, он в нужный момент не послушал голоса своего Ангела-Хранителя…
А для меня в семинарии открылись новые духовные горизонты. Во-первых, важные изменения произошли с моей первой любовью – Евангелием. Да, до этого по евангельскому слову (Мф.13: 45-46) я, как сказал выше, действительно нашел сей драгоценный камень. Но тогда он напоминал вынутый из земли и испачканный ею (т.е. моими ложными толкованиями) природный алмаз. А изучение в семинарском курсе и сверх него толкований святых отцов на Св.Писание очистило, отшлифовало эту безценную драгоценность от грязи моих ложных мнений, превратив его в моих уме и душе в великолепнейший духовный бриллиант!
Во-вторых, это заставило меня специально, сверх семинарского курса изучать творения святых отцов (благо святоотеческая библиотека здесь была относительно неплохая), где я также нашел обильную и благодатную пищу для души и ума.
Наконец, в-третьих, мне повезло попасть именно в провинциальную Одесскую семинарию, поскольку здесь, в основном, систематически преподавалось здравое православное учение, без современных новомодных модернистских задрипов столичных духовных школ.
Все это было хорошо, и многое мне дало, но основная проблема моего законничества (желание спастись чрез исполнение закона и отсюда ощущение своей немощности) никуда не исчезла. Однако в семинарии она приняла другую форму. Там Господь по Своей неизреченной милости впервые ощутимо дал мне Свою благодать, т.е. я начал ощущать ее действие. Теперь основная моя духовная проблема свелась к тому, чтобы ее удержать, ибо я ее постоянно терял.
Не знал я тогда, что «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, и не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин.3: 8), — т.е. с таким новоначальным, каким был я тогда. Как говорят святые отцы, благодать сама себе госпожа, и удержать ее своими немощными человеческими усилиями мы не можем. Не понимая этой своей немощи, я, в духовном расстройстве, с горя поступил в Московскую духовную академию.
И уже там начал православно исповедовать догмат Искупления, чем было пресечено мое законничество и было положено умное основание понимания собственной немощности, в коей единственно и совершается благодатная сила Христова (ср.2 Кор.12:9). И углубление этого понимания продолжается и доныне, свидетельством чему является весь предыдущий цикл нравственно-аскетических публикаций и особенно данная статья.
Правда, надо сказать, что заслуга такой моей благодатной перемены принадлежит не формальному академическому образованию, а, думаю, молитвам преп.Сергия Радонежского. На территории лавры которого и была расположена МДА, и к мощам которого почти каждое утро мы академисты бегали прикладываться и молиться.
Что же касается самого этого академического образования, то о нем я могу сказать словами, как говорят, святителя Филарета Черниговского. Когда его спросили: «Вот Вы, Владыко, закончили духовную академию, — что это Вам дало?». То он ответил так: «Отче наш» не забыл; веру сохранил, и слава Богу!». Так и я могу сказать о себе.

Какой же основной вывод из всей этой публикации? На основании духовного опыта всей своей жизни могу утверэждать, что в дело спасения человек привносит лишь свою немощь, невозможность спастись самому и осознание этой своей немощности! Как Господь и сказал: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19: 26). Что следует не только из Св.Писания, но и из Св.Предания. Чтобы не удлинять эту статью, я приведу пример сего из жития св.священномученника Феодота, епископа Киринийского. Который во время своего страдания за Христа молился (особенно показательна вторая часть его молитвы) так:
«Господи Иисусе Христе, Творец всего видимого и невидимого, пленивший смерть, разрушивший ад, умертвивший на кресте начала и власти преисподней, осудивший князя века сего, даровавший свыше силу святым Твоим апостолам и соблюдший их от искушения, даровавший некогда отроку Давиду победу на гиганта Голиафа, укротивший пламень Вавилонской пещи, остудив огонь росою, так что он не повредил телам святых отроков, укрепи и меня в этих муках. Ты знаешь человеческую немощь, знаешь, что ничтожнее сора наша крепость, и сила наша отцветает скорее цветка. Даждь славу имени Твоему, Господи, и подай силу моему бессилию. Разрушь крепость восстающих на святую Твою паству, да разумеет вся вселенная, что Ты Един Бог Вышний, дающий крепость и силу надеющимся на Тебя!».
Ведь подобным образом, осознавая свою немощь в деле спасения, молились Господу все мученики, преподобные и прочие святые. А преподобный Макарий Великий сравнивал эту немощь человека в деле своего спасения и помощь Божию ему с состоянием беспомощного младенца, который ничего не может сделать. Но он плачет, что-то просит, и его любящая мать дает ему все необходимое. Точно так же и благодать Божия, подобно доброй матери, действует в нашей немощи, если… конечно, мы ее осознаем и молитвенно просим помощи Божией.
Если же человек этого не осознает, но, как гордый евангельский фарисей думает спастись чрез свои добрые дела («пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» и т.п.), то он и из храма уйдет менее оправданным, чем грешный, но кающийся мытарь (ср.Лк.18: 10-14)!

————————————————————
* По-видимому, это бывает не только у меня. Подобное очень похоже описано в житии преподобного царевича Иоасафа, который узнав о существовании смерти: «Спросил: – Всем ли людям предстоит тоже, или же это бывает только с некоторыми? Они отвечали: – Если смерть не постигнет кого в юности, то невозможно человеку, после многих лет, не прийти в такую же дряхлость. Отрок спросил: – В какие годы постигает это людей, и если смерть предстоит всем без исключения, то нет ли какого-нибудь средства избежать ее и не впасть в такую беду? Ему сказали: – В восемьдесят или в сто лет приходят люди в такую дряхлость, и потом умирают, и иначе не может быть, ибо смерть есть естественный долг человека, и наступление ее неизбежно. Увидав и услыхав всё это, разумный юноша, вздохнув из глубины сердца, сказал: – Если это так, то горька эта жизнь и полна всяких скорбей; и кто может быть беспечальным, всегда находясь в ожидании смерти, пришествие которой не только неизбежно, но, как вы сказали, и неизвестно? И пошел он в свой дворец, и был в великой печали, беспрестанно размышляя о смерти и говоря сам себе: – Если все умирают, то и я умру, да еще и не знаю, когда… когда же умру, кто вспомнит обо мне? Пройдет много времени, и всё придет в забвение… нет ли какой-либо иной жизни после смерти и другого мира?».