Христианское сомнение

Название сей статьи может показаться кому-то странным. Ведь основным свойством христианина является вера в Бога, поэтому нас часто называют верующими. Каким же боком здесь может быть сомнение?!

Читайте также: Христианский Бог

Да, вера, основанная на Священном Писании и Священном Предании, — основа Православия. Но она, соответственно, как раз и предполагает сомнение в «постулатах» атеизма и этого атеистического мира. И действительно, уже в первом приближении очевидно, что когда нам, например, заявляют, что «Бога нет», то разумнее не пытаться предъявить атеисту доказательства бытия Божия, которым он все равно не поверит, а выразить сомнение в данной атеистической «догме» и потребовать ее доказательств.

И тогда мы легко покажем несостоятельность аргументов наших оппонентов. Которые, как говорилось в предыдущей публикации, начнут в ответ изрекать «перлы» типа «наука доказала» или «про Гагарина, космонавтов и прочие космические корабли, бороздящие просторы Большого театра». Это же относится и ко всем другим атеистическим выдумкам.
Но что же такое само по себе сомнение? В предыдущей публикации было показано, как оно часто и совершенно неосновательно трансформируется в отрицание. Возьмем простой математический пример: есть две величины А и В; вопрос: равны они между собой? Если мы не знаем значения этих величин, то вполне основательно можем сомневаться в их равенстве. Но и отрицание последнего (как это часто делают наши оппоненты по вере) совсем не следует из сего сомнения — для него также надо знать значения А и В. Когда же мы не знаем сего, тогда и сомневаемся.
Итак, христианское сомнение – это сомнение в собственных знаниях и умственных способностях; это смирение человеческого ума, который, не зная чего-то, честно в этом и признается, а не корчит из себя всезнайку. Это очень полезное, более того, крайне необходимое действие для нынешнего интеллигента, пришедшего к вере. Ибо, поскольку сейчас все «шибко умные», таковым свойственно пытаться своим слабым умом познать непознаваемые тайны христианства. Вместо того, чтобы честно признать: «Я этого не знаю, поэтому принимаю сии непознаваемые догматы верой»!
Как ошибочно заявил о сем некий католик: «Я потому и верую, что это (т.е. многое в христианстве) – нелепо». Ошибка здесь в том, что термин «нелепость» предполагает нечто более низкое, чем то, что дается знанием. Но на самом деле догматы христианства не ниже, а, наоборот, неизмеримо выше знания! Поэтому правильно надо сказать так: «Я потому и верую, что не могу познать своим слабым умом в христианстве то, что неизмеримо выше знания»!
Впрочем, и для самого ума, знания в этом, христианском сомнении также найдется работа. Дело в том, что, как я уже говорил в предыдущей публикации, ныне существует множество разных теорий, подвергающих атеистическому или полу атеистическому сомнению то или иное в Св.Писании и Св.Предании с целью их отрицания. Иногда эти теории выглядят «очень даже убедительно». Как тут нам православным быть?! Ограничиться одной только верой, или мы все же сможем дать умный ответ каждому вопрошающему о нашем уповании (ср.1 Пет.3? 15)?!
Думаю, здесь целесообразно применение следующего метода. В ответ на те или иные из этих теорий наших противников, мы можем выдвинуть свое мнение (не противоречащее Св.Писанию, Св.Преданию и здравому смыслу) по оспариваемому аспекту христианского учения. Причем, последнее мы не раскрываем, не делаем доступным для познания (т.е. рациональным) этим своим мнением, поскольку сие учение приняли не знанием, но верой, в чем честно и признаемся. Нет, мы лишь стремимся этими своими мнениями сделать сомнительными якобы «несомненные» теории наших оппонентов. Ибо там, где два и более мнения по одному и тому же вопросу, то там и со-мнение.
Приведу пару примеров такого методологического подхода. Так в Православии существует канон Книг Священного Писания. Согласно которому, например, есть лишь 14 посланий ап.Павла. Однако с некоторого времени это подергают сомнению. И если утверждение сомневающихся, что, скажем, посланий к Коринфянам не два, а четыре, — выглядит притянутым за уши, то уж исчезновение «послания к Лаодикийцам» многим кажется несомненным. Еще бы, ведь сам ап.Павел в Послании к Колоссянам писал: «Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви; а то, которое из Лаодикии, прочитайте и вы» (Кол.4: 16). «Вот, видите, — говорят наши противники, — значит, еще было, ныне утерянное, послание к Лаодикийцам».
Однако в ответ на это можно высказать следующее мнение. Если посмотреть на карту древней Малой Азии, то мы увидим, что города Колоссы и Лаодикия были расположены относительно недалеко от более крупного города – Эфеса, причем Лаодикия находилась к нему несколько ближе, чем Колоссы.
Поэтому вполне вероятным выглядит следующее мнение. Вполне возможно, что, по причине такого географического положения этих городов, реально существующее и весьма важное (особенно в догматическом плане) Послание ап.Павла к Ефесянам пришло из Эфеса в Лаодикию, но не успело дойти в Колоссы. Поэтому апостол, заботясь о том, чтобы столь важное и душеполезное его Послание к Ефесянам было прочитано и в Колоссах, просит доставить его из Лаодикии, которая была гораздо ближе к Колоссам, чем Эфес.
Это подтверждается и тем, что в обоих этих Посланиях ап.Павла (к Ефесянам и Колоссянам) очень много параллельных мест. Особенно относительно должного поведения мужей и жен; родителей и детей; господ и рабов (ср.Еф.5: 22-33; 6: 1-9 и Кол.3: 18-25; 4: 1); так что эти Послания дополняют друг друга. Вот почему, по-видимому, апостол еще хотел, чтобы они оба были прочитаны.
Впрочем, как было на самом деле – это знает сам ап.Павел и Дух Святой, а не многогрешный прот.Георгий Городенцев. Который однако данным своим мнением отнюдь не претендует на это знание, а лишь ниспровергает якобы «несомненность» мнения наших противников о том, что было еще какое-то «послание к Лаодикийцам», якобы «нарушающее канон Книг Священного Писания». Как видим, после высказанного мною мнения эта «несомненность» улетучивается, «яко дым».
Теперь еще один пример применения такого метода, на этот раз уже в отношении попыток опровергнуть нечто из Св.Предания. Так в житии св.равноапостольной Ольги упоминается, что когда она прибыла в Константинополь, то «поучалась вере христианской, ежедневно с усердием внимая словам Божиим и присматриваясь к великолепию богослужебного чина и к другим сторонам христианской жизни. Сердце ее разгорелось любовию к Богу, в Которого она уверовала без сомнения; поэтому Ольга выразила желание приять святое крещение. Царь же греческий, бывший в то время вдовым, хотел Ольгу сделать своею супругою: его привлекала в ней красота ее лица, ее благоразумие, храбрость, слава, а также обширность российских стран. Император сказал Ольге:
– О, княгиня Ольга! Ты достойна того, чтобы быть христианскою царицею и жить вместе с нами в этом стольном городе нашего царства.
И начал император говорить Ольге о супружестве с ним. Она же показывала вид, что не отвергает предложения царя, но сначала просила о крещении, говоря:
– Я пришла сюда ради святого крещения, а не ради брака; когда же я буду крещена, тогда возможна речь и о супружестве, ибо не велено нечестивой и не крещеной жене сочетаться с христианским мужем. Царь начал торопить с крещением: патриарх, наставив достаточно Ольгу в истинах святой веры, огласил ее таким образом ко крещению. И когда была уже приготовлена купель для крещения, Ольга начала просить, чтобы сам царь был восприемником ее от купели: «Я, – говорила она, – не буду креститься, если сам царь не будет мне крестным отцом: я уйду отсюда без крещения, – вы же воздадите Богу ответ о моей душе». Царь согласился на ее желание, и крещена была Ольга патриархом, царь же стал отцом ее, восприяв ее от святой купели. Ольга наречена была Еленою, как и первая христианская царица мать Константина Великого наименована была Еленою. По крещении патриарх за литургией причастил Ольгу Божественных Таин Пречистого Тела и Крови Христовых и благословил…
Из лиц, пришедших с Ольгою, многие, мужчины и женщины, также крестились, и была радость в Царьграде по случаю крещения княгини Ольги: царь же устроил в тот день великий пир, и все веселились, славя Христа Бога. Затем царь снова начал речь о браке с Ольгою, нареченною во святом крещении Еленою. Но блаженная Елена отвечала ему на это:
– Как можешь ты меня, свою крестную дочь, взять себе женою? Ведь не только по закону христианскому, но и по языческому почитается гнусным и недопустимым, чтобы отец имел женою дочь.
– Перехитрила ты меня, Ольга! – воскликнул царь
– Я и прежде говорила тебе, – возразила блаженная Ольга, – что пришла сюда не с тою целью, чтобы царствовать с тобою, – мне с моим сыном довольно власти и в русской земле, – но чтобы уневеститься бессмертному Царю, Христу Богу, Которого я возлюбила всею душою, желая сподобиться Его вечного царства.
Тогда царь, оставив свое невыполнимое намерение и плотскую любовь, возлюбил блаженную Ольгу духовною любовью как свою дочь, щедро одарил ее и отпустил с миром».
Наши доморощенные скептики, особенно проф.Е.Голубинский, сомневаются в этом. Они считают, что эпизод со сватовством царя, якобы, придуман писателем жития с целью прославления России и русских: «мол, русская княгиня чуть не стала византийской императрицей». И в подтверждение своего сомнения предлагают два аргумента: а) «кн.Ольге на тот момент было более 70 лет, какая, мол, уж тут плотская любовь?!»; б) «неужели царь не понял хитрого замысла Ольги, согласившись стать ее восприемником и потеряв таким образом право на женитьбу?!».
Со своей стороны мы также можем предложить следующие аргументы: а) красота женщины заключается не только в изяществе ее телесной оболочки, но также в ее высоких душевных и духовных качествах. И в этом отношении святая равноапостольная княгиня Ольга была женщиной необыкновенной. Причем если ее телесная красота со временем несколько увяла, то духовная, наоборот, еще более процвела.
Что, по-видимому, и почувствовал император Константин Багрянородный – лев почуял львицу. Отсюда-то у него и возникла своего рода смесь плотской и духовной любви к этой необычайной женщине! Однако после хитроумного Ольгиного казуса с восприемником в крещением, царь, как и свидетельствует житие: «Оставив свое невыполнимое намерение и плотскую любовь, возлюбил блаженную Ольгу духовною любовью как свою дочь, щедро одарил ее и отпустил с миром».
Но в чем же состоял этот хитроумный казус, неужели император не понял этой, на первый взгляд, достаточно простой хитрости?! Оказывается, все далеко не так просто. Ибо если руководствоваться строго одними канонами, то в духовное родство с крещаемым вступает лишь один из восприемников, тот, кто одного с ним пола. Но по народным понятиям оба эти восприемника становятся духовными родителями (отцом и матерью) своего крестника или крестницы.
То есть между канонами и народными представлениями о Таинстве Крещения есть определенный зазор, чем весьма мудро и воспользовалась княгиня Ольга. Она точно просчитала, что в этом вопросе император обратится за советом к патриарху. Который, наверняка, даст ему ответ в соответствии с канонами – царь, будучи и восприемником Ольги, как мужчина в духовное родство с ней не вступает. Почему тот и согласился на ее просьбу. Но когда крещение состоялось, княгиня апеллировала уже не к канонам, а к народным представлениям об этом Таинстве, чем и перехитрила царя.
Впрочем, как было на самом деле, это мне доподлинно неизвестно. Но в этом своем мнении я отнюдь не утверждаю, что так и было на самом деле. Однако так вполне могло быть, и этим моим мнением сомнительной делается попытка скептиков ниспровергнуть нечто в Св.Предании, в данном случае нечто из жития св.равноапостольной кн.Ольги.
Итак, читатель, я думаю, ты понял, в чем смысл этого метода борьбы с критиками Св.Писания и Св.Предания. Следует этот метод запомнить, ибо в дальнейшем я думаю применить его в гораздо более сложной форме и в гораздо более сложном вопросе.